Евгений Евгеньевич Матько родился в 1958 г., в 1987-м окончил Московское высшее художественно-промышленное училище (бывш. Строгановское) по специальности «монументальная живопись».

Помимо работ, выполненных в основной живописной технике масляными красками по холсту были представлены своеобразные монументальные эмали, своими размерами соответствующие традиционному станковому формату. Эти эмалевые «картины» на меди и нержавеющей стали, помимо их художественных качеств, привлекают внимание и своими габаритами.

Вообще, эмаль - в первую очередь, миниатюрная (по сути дела, ювелирная) техника. В работе она трудна и специфична. Красители, наносимые художником на металлическую основу до обжига, под воздействием высокой температуры меняют цвет. Автор, т. о., никогда не знает заранее в точности, что именно получится в итоге его работы, каким окажется эффект красочных смешений.

Е. Матько - европейски признанный мастер масштабной эмали, трактованной как одна из равноправных живописных техник. Тяготение к крупным формам закономерно для монументалиста. Впрочем, хотя наибольшее количество тематически важных для автора работ (из числа представленных в экспозиции) выполнены на холстах, в их образном строе отчётливо заметен гот же вектор внутреннего ухода автора от традиционной живописи.

Это впечатление не было нарушено (а, скорее, укреплялось) почти «обманочной» иллюзорностью, которой достигает е. Матько, к примеру, в своих натюрмортах - в изображении разбитой посуды, шахматных фигур и т. п. Колорит Матько, при всей его сбалансированности и гармонии, полностью подчинён графическому началу. Пластика странных форм, которые культивирует автор, выражена преимущественно рисунком. На большинстве представленных холстов отсутствует выявленная красочная фактура, структура различимых мазков - всё к чему приучила нас за последние полтора века прошедшая опыт импрессионизма, но опирающаяся на реальность живопись. Гам же, где автор применяет пастозный мазок-штрих (к примеру, в композиции «Хождение по водам», к которой мы обратимся ниже), сам характер изображаемого столь вымышлен и нереален, что исключает какие либо ассоциации с натурным письмом.

Главное же, что духовно отдаляет художника от исторически конкретного феномена Живописи - это сама, формируемая пластически, через рисунок, сюрреальная «содержательная» основа его работ. Она словно бы не предполагает краски и холст, как незаменимое средство своего выражения. Общность творчества Е. Матько со станковой живописью лежит, т. о., только во внешнем, технологическом плане.

При этом о рассматриваемом художнике (в отличие от сонма иных адептов пост-модерна) нельзя сказать, что он не владеет академическими основами искусства. Напротив, он известен как первоклассный копиист классических произведений мирового наследия картин итальянской, нидерландской школ XVI - XVII вв. (Это, очевидно, проявляется и в сплавленности, «заглаженности» красочного слоя, свойственной автору на определённом этапе развития его манеры.)

Однако Матько, как чуткому современному художнику, воплощающему непреложные импульсы всемирного стилеобразования, традиционная фигуративная живопись уже не интересна и не нужна. Сам мастер говорит об этом прямо. В соответствии с этим, и техника живописи применена им, по сути дела, лишь по необходимости - в отсутствии более подходящего способа воплотить ту отвлечённую пластическую и смысловую игру, которой отдаёт себя художник.

Нельзя не предположить, что творчеству, нацеленному на воплощение «Невозможных объектов», компьютерная анимация (не созданная ещё. многомерная) пригодилась бы больше. Почти всё из увиденного уместнее в мобильной мнимости компьютера, чем в статичной трёхмерности холста. В этом выявлена одна из важнейших черт пост-современной эстетики, стремящейся к невиданному синтезу всех выразительных средств и самых разных областей творчества. Происходит стремительное разрушение не только рамок станкового произведения, но и границ между видами искусства. Игровой кинематограф сливается с анимацией. Эта последняя поглощает изнутри то, что оставалось от живописи и рисунка - и всё проваливается в тягучую, безмерно пластичную и претворимую виртуальность.

Обратимся к главному экспонату выставки картине «Хождение по водам» (1993 г., х., м., 105 х 150 см.). Она, казалось бы, в точности следует евангельскому рассказу. Есть здесь и лодка под звонким, наполненным ветром парусом, и озеро, и берег вдали, а над всем - космичиое небо, неровное кровавое светило которого (не дневное и не ночное) окружено вместо облаков как бы пергаментными свитками, свернувшимися вдруг в руках невидимых ангелов. Есть здесь словно бы и Господь, и маловерный Пётр - вот он. ступивший на воду, начинает шумно тонуть, усомнившись. Группа смятенных учеников в лодке очень выразительна: мы почти видим их жестикуляцию - заломленные руки, недоумение и страх. Архетипическая, входящая в круг глубочайших всемирных мифов, мистерия подробно и обстоятельно сыграна перед нами.

Но вот слово бой курантов раздаётся - и весь этот мир, который художник на какое-то время навязал нам взамен реального, постигает метаморфоза. Условно говоря, карета возвращается в тыкву (со всеми неприятными последствиями).

Присмотримся к квазифигурам, произведшим на нас столь сильное впечатление! Что это? Морковь в лукошке или, м. б., груда тюбиков с красками? Верен любой ответ. Художник имитирует человеческую пластику лишь самой общей, абстрактной, в сущности, схемой. Композиция, во всей её сюжетной сложности, драматургии (и даже психологизме) читается внятно. Но это - прозрачность сна, ибо нет здесь людей. Нет, пожалуй, и самого художника. Всё. что осталось Евгению Матько (и нам, его зрителям) от искусства в начале XXI века - это лишь затейливая многомерная игра, выражающая себя всякий раз по-иному: как нам в данный момент угодно. Это даже не концептуализм, ибо отсутствует концепции. Вернее, их много и они противоположны друг другу.

В идейном отношении художник является осознанным сюрреалистом поклонником   Дж.   де   Кир и ко   и   С.   Дали.   Нельзя   сказать,   что   его «метафизический реализм» балансирует на грани беспредметности. Творческий метод Матько уже далеко по ту сторону, за этой гранью. Именно причудливое Зазеркалье дарит автору последнюю (воображаемую) свободу.

 Выставка Евгения Матько заставляет вернуться в круг тех же вопросов, ибо рассматриваемый автор является постмодернистом последовательным и, можно сказать, воинствующим. Но именно это и даёт ему, парадоксальным образом, все те несомненные (хоть и специфические) достоинства, все сильные стороны, которыми он обладает.

Мы видели, как широко и умело Матько применяет, раскрывает характерные образные приёмы противоречивой, эклектичной, но в этом и цельной «последней» эстетики, которая кроется за расплывчатым, ускользающим термином «пост-модерн». Главное в ней - бесконечная (и бесцельная, должно быть) игра смысла, смыслом и в смысл.

Сюрреалистический символизм Матько характеризуется, в первую очередь, тем, что автор не вкладывает в каждое из своих произведений какого-либо определённого, пусть и зашифрованного, значения. Он лишь создаёт некий инвариантный иероглиф - словно один из множества символов создаваемой вновь универсальной письменности. В результате уже сам зритель (любой из нас) наполняет для себя этот многозначный символ своим собственным, содержанием - сколь угодно сложным или, напротив, стремящимся к нулю.

Выставка Е. Е. Матько обновила в сознании несколько общеизвестных истин. В их числе и такая: художник, живущий внутренней жизнью формы, её самопроизвольным исследованием, не ответствен за то, что «проходит» сквозь него в мир. Он даже не обязан понимать этого (на то есть искусствоведы, философы искусства, «просто»1 философы). Ему иной раз хочется «просто» написать разбитый чайник на тяжёлом тёмном фоне. Зритель же сам волен воспринять (или не воспринять) этот испорченный предмет посуды, как «Титаник» на океанском дне, или как Советский Союз после его распада. Автор не несёт ответственности за ассоциации зрителя.

Конечно, все авторы, живущие в плену «последней эстетики», чувствуют её окончательность и безвыходность. Все они (в меру живого таланта, им данного) стремятся спастись из этого колоссального тупика: сохранить в себе художника и хоть малое зерно, какой-то отдельный аспект, погрузившегося в прошлое искусства. Не всем это удаётся, а если и удаётся - всегда по-разному.

Подобно Е. Матько, к усложнённой интеллектуально-пластической игре к изысканным поискам в области технологии прибегают многие. Это делает их произведения и индивидуальный путь по-своему интересными, примечательными. Но человек (художник в особенности) - это время. Никому не дано выломаться из времени из сегодняшней эпохи, которая представляет собой эстетический провал в финальную пропасть и, возможно, вместе с этим скачок в неявленное пока будущее.

Мы видим вновь, что искусство и в пору последней исчерпанности собственной истории остаётся всё же как-то возможным. В этом, должно быть, его главный секрет, который «разгадке жизни равносилен».